Вместо “электрификации и советской власти” у нас теперь власть чистогана и повальная канонизация. Не успеешь оглянуться, как кого-нибудь задним числом уже воспоют, прославят, обожествят.
Вчера — обычный уголовник? Сегодня — мученик за идею, борец с тоталитарным режимом.
Вчера — безвольный, жестокий и тщеславный монарх? Сегодня — страстотерпец, средоточие добродетелей.
Вчера — коллаборационист, пособник фашистов? Сегодня — ум, честь и совесть какой-нибудь большой или маленькой нации.
Стоило ли сомневаться, что этот жадный канонизационный конвейер дотянется однажды и до Бориса Николаевича Ельцина, до человека, который, собственно, его и запустил?
Оказывается, называть девяностые “лихими” — нехорошо. Правильно называть их святыми. Так считает вдова Ельцина, защищающая мужа от клеветы и грязных нападок.
Впрочем, и без помощи Наины Иосифовны нападки постепенно сходят на нет. Время несется вперед. Впервые школу заканчивают дети, не заставшие не только Советского Союза, но и самих девяностых. Для поколения-2017 девяностые — лишь раздел учебника истории, не более. И знать о девяностых ребята будут столько, сколько требует ЕГЭ. То есть практически ничего.
Можно не знать, кто такой Ельцин, но идея 90-х нам хорошо известна. Ведь невозможно не знать, что такое: товар, кредит, долг, рынок, приватизация, реклама, биржа, банк, безработица, акция, коллектор, киллер, ипотека, сутенер, страховка, хоспис. Цепочка из этих простых и для кого-то священных понятий — при любой перемене слагаемых — неизменно оканчивается словом “война”. Неважно, где — в Чечне, в Югославии, в Ираке, на Красной Пресне или на Донбассе. Концентрированное выражение идеи по имени Ельцин — это смерть, вырождение, война.
Это тихая, подспудная гражданская война, ведущаяся нелетальными средствами — война, в которой более достойные (сильнейшие или хитрейшие) с хрустом пожирают менее достойных (слабейших или честнейших). Она одевает в похоронный гранит окраины, забивает шприцами школьные туалеты, рассаживает маленьких токсикоманов вдоль теплотрасс. Мы называем это рыночной экономикой.
Но это и явная, горячая война. На ней чернеют от ужаса Дом Правительства.
Вот что такое Ельцин. Ельцин — канцерогенная идея, обеспечивающая кровоснабжение и рост всей опухоли.
Таким образом, сакрализация Ельцина, возведение ельцинских храмов и часовен — это не попытка отстоять чье-то частное имя. Это попытка защитить идею, уклад, курс, которым страна, не отклоняясь ни на градус, продолжает следовать уже двадцать пять лет. Конечно, этот курс обеспечивает материальное благосостояние вполне осязаемым родственникам Ельцина, именовавшимся ранее магическим словом “Семья”. Семья получила свои отступные и неприкосновенность. Семье, конечно, не хотелось бы потерять — ни в статусе, ни в активах. Но подлинный страх у ельцинопоклонников вызывает вовсе не это, а нарастающая возможность реванша идеи противоположной.
Именно отсюда — антисоветский, канонизаторский зуд, желание впихнуть в каждый двор, на каждый расчищенный постамент по памятнику Солженицыну. Как будто чья-нибудь чугунная башка в состоянии остановить или притормозить безжалостные шестеренки истории.