29 октября 1955 года в Северной бухте Севастополя затонул флагман черноморской эскадры советского военно-морского флота линкор «Новороссийск». Погибли более 600 моряков. Согласно официальной версии, под днищем корабля взорвалась старая донная немецкая мина.

Разве мы виноваты, что был этот взрыв,
Что шальная вода всё с дороги смела
И что нас, в каменистую землю зарыв,
Даже память о нас сжечь хотели дотла?

Разве мы виноваты, что был погребён
На дне бухты линкор – без боёв, без войны,
Что на наших могилах не будет имён? –
Нет в том нашей вины. Нет в том нашей вины.

Нам не надо ни почестей, ни орденов,
Ни склоненных над нашей могилой знамён.
Но у матери нет безымянных имён.
Что ж ты, Родина-мать, нас лишила имён?!

Мы спасали корабль до последних  минут,
Каждый был невозможное сделать готов,
Но на рану нельзя наложить было жгут:
На смертельные раны не надо жгутов…

Третьи сутки стоим мы по горло в воде.
Под ногами не палуба, а потолок.
Только выхода здесь не отыщешь нигде
И не пустишь с отчаянья пулю в висок.

Как же нынче близка нам родная земля,
И как холоден наш перевёрнутый дом!
Но пока ещё в днище стучат корабля,
Чтоб пока ещё слышать в ответ: “Мы живем.”

О спасении душ мы стучали наверх.
“Продержитесь, спасем”,- отвечала броня.
И был каждый натянут и мускул, и нерв,
И держались мы, веру в спасенье храня.

Третьи сутки во тьме и воде ледяной…
Видно, это последняя вахта, браток.
То не море над нами играет волной –
То нам пена плетёт погребальный венок.

Кое-кто из братвы приготовил ремни,
Чтобы горло в последний момент прихватить.
Веет смертью от прежде надежной брони –
Пусть за это никто их не смеет винить.

Неужели ж не выручить нас из беды?
Мы ж не в море открытом. Мы рядом. Мы – тут.
В кровь окрасилась мутная зелень воды,
Расплескалась надежда о стены кают.

Что ж вы медлите там? Разве здесь глубоко?
Почему водолазы не режут бортов?
Ведь мы живы еще, хоть дышать нелегко,
Хоть вода добралась до слабеющих ртов.

Мы живем, пока в воздухе есть кислород,
Пока руки и ноги совсем не свело.
Темнота и надежда. Надежда и лёд.
Двести метров до берега. Свет и тепло.

Это страшно, поверьте, вот так уходить,
Когда силы не счесть, когда юности впрок.
Двести метров до берега. Но не доплыть:
Склеп запаян, и смерти заплачен оброк.

Вот и всё. Жизнь своё замыкает кольцо,
Нам последних вопросов не ставя ребром…
Бескозыркой у друга прикрыли лицо –
Его утром у борта подняли багром.

И отправили в ночь на бесфарном авто
Средь таких, как и он, кто уже не дышал,
Чтоб никто не слыхал, чтоб не видел никто,
Чтобы город не плакал и не горевал.

Их в намокших бушлатах вповал, без гробов,
Хоронили без траурных лент и без роз.
И прощальных им не было сказано слов,
И прощальных по ним не отплакано слёз.

Мы же живы еще… Может, помощь придет…
Надышаться бы вволю – и дело с концом.
Кто-то в полусознаньи “Варяга” поёт,
Кто-то в воду уже опустился лицом.

Вот и всё. Воздух смрадный нам лёгкие рвет,
И в остывших телах замирают сердца.
Мы уходим. Прощайте. Пусть знает народ,
Что мы вахту стояли свою до конца.

В. Королёва